Собеседницы были поглощены разговором. Говорили эмоционально о наболевшем и выстраданном, и уже не раз оговоренном, поэтому они легко подбирали необходимые слова. При разговоре жестикулировали несколько театрально, но значимо.

Женщины говорили о мужчинах.

В эмоциональном порыве они наверно забыли о моем присутствии на верхней полке вагона, а может, просто считали, что я ещё сплю.

Тем не менее, я не спал.

Представилась возможность послушать что-то интересное, не предназначенное для моих ушей, и я обратился в слух.

"Уж мне не знать этих кобелей", - говорила та, что постарше - "напоганят паршивцы и в кусты. Вот бы! Правительству закон создать, что бы их кастрировать". Женщина довольная своей шуткой - ухмыльнулась. "Вот у нас в деревне" - продолжала она - "одного кобеля всем миром посадили. Спасибо приезжий надоумил. Повадился этот кобель девок портить. С виду он не очень, так себе, плюгавенький. У него один интерес был: с утра врубит магнитофон, окна раскроит и девок заманивает! Или вечером сядет на лавочке и на гитаре бренчит, девки к нему как мухи на мёд. Ну и посадили за разврат малолетних. Мужики! Всё у них одно на уме - водки нажраться, да баб портить! Веры им ни на грош. Одной, без мужика, лучше. Я как мужика схоронила, только и жить начала. Сначала он вроде ничего… ухаживал! Раз цветы подарил, а потом все больше стал на сторону смотреть. Ну, ты сама знаешь, где это дело, там и водка. Потом больше все водка, бабы уже и не к чему. С утра все одно - бельма залить. Сначала Машка подпаивала - это я знаю, ни один раз у неё видела, потом и она стала отваживать.

Где только он не работал! Всё больше шоферил, машины по пьянке гробил. Ну а потом сел в тюрьму. Машину зерна с приятелем пропили. Сидел, а я дура к нему ездила. Вернулся тихий, больной, спокойный. Начал худеть, потом осунулся, и в два месяца скрутило. Весной похоронили. Семь лет уже одна. Жизнь настоящую только и почувствовала. Без мужика, то куда лучше. Вот и тебе говорю, чего по ним убиваться".

Спускаться с полки и, при этом, вынужденно оказаться в обществе этих женщин мне не хотелось. Между тем разговор внизу затухал. Я вспомнил мой вчерашний конфуз. Ругал себя за несколько развязное поведение.

Перед посадкой в поезд настроение у меня было замечательное. Я позвонил домой, сообщил номер поезда и вагона и понял, что меня ждут.

Ввалился в купе, занятый своими мыслями, и даже не заметил, что женщин мое появление не обрадовало. Не обратил тогда я внимания на их настороженный вид. Несколько раскрепощено плюхнулся на скамейку, снял пиджак и, держа его на вытянутой руке, начал знакомиться.

"Ну что женщины, зовут меня Виктор, еду я до конца".

Женщины не ответили.

"Ну, что женщины - знакомиться будем" - добавил я.

Наступила неловкая пауза. Моя рука, как бы протянутая для рукопожатия, продолжала висеть в воздухе. Пауза затянулась и, наконец, не выдержав её, старшая попутчица сказала: " Зовут меня Зинаида Григорьевна, а её зовут Наденька, едем мы до Ленинграда".

"Вои и чудесно," - сказал я - "сейчас я повешу пиджак и буду поить Вас чаем". Я потянулся к вешалке, коленки мои уперлись в коленки Наденьки, а рука скользнула по её плечу и слегка задела грудь. Наденька вскочила, окинула меня презрительным взглядом и пересела на противоположную сторону в купе.

"Ну, молодой человек, какой прыткий оказался," - с улыбкой сказала Зинаида Васильевна - "только зашел, а руки-то куда тянутся".

На меня словно вылили ушан холодной воды, к горлу подкатился порыв бешенства. У меня в мыслях не было, таким образом уделять внимание своей соседке. Прикосновение было случайным. Я попытался что-то сказать, и то, что я выдавил из себя, никак не соответствовало ситуации, только вызвало саркастическую улыбку Наденьки, которая означала только одно: " Знаем Мы Вас, - все кобели". Именно эта фраза, почему-то возникла у меня в голове в этот момент.

Я встал и вышел в коридор, постоял несколько минут, успокоился. Затем принес в купе 3 стакана чая, который пили молча. К моим конфетам и печенью никто не притронулся. Пустые стаканы я так же молча взял со стола и отнес проводнику. Когда я вернулся, на столе лежали две стопочки меди. Я сгреб их в карман, и полез на верхнюю полку. Взял книгу, но читать не мог. Некоторое время бессмысленным взглядом смотрел в темное окно, отслеживая глазами мерцающие огоньки, глаза стали слипаться, и я заснул.

Это было вчера, а сегодня после услышанного, немного злорадствуя, думал: "Несчастные женщины. Кому вы нужны такие стервы. От таких запьешь, до чего хочешь доведут, даже до веревки".

После некоторой паузы женщины продолжали свой разговор. Зинаида Васильевна давала советы Наденьке, как ей следует жить. С высоты своей житейской мудрости и, не очень подбирая слова, она убеждала Наденьку, что чем так мыкаться одной, лучше завести ребенка. "И стесняться не надо," - говорила она - "сейчас матерям-одиночкам льготы, и с алиментами сразу надо подумать".

Жена обычно готовилась к этим встречам: пекла пироги, делала мой любимый плов и обожаемые мной салаты, и все это только для того, чтобы доставить мне удовольствие. Перед моим приездом в доме обычно затевалась генеральная уборка.

Однажды получилась неувязка - я приехал на 8 часов раньше, чем обещал, так получилось. Приехал вечером. Жена стояла посреди комнаты и пылесосила. Пылесос шумел, и она не слышала, как я вошел. Я подошел к ней сзади и обнял за плечи, прижался и поцеловал в голову. Когда я повернул её к себе, то увидел перекосившиеся от ужаса лицо.

"Я чуть не умерла от страха," - сказала она и присела на стул.

Впрочем, в дальнейшем все было нормально: сладкие пироги, сладкие губы. Бессонная ночь, та удивительная ночь, которая бывает не так часто в жизни, но стоит множества других пустых не отданных любви и страсти ночей. Ночь с любимой, вместе с которой хоть на край света, не раздумывая.

Нетерпение охватило меня. Я спрыгнул с полки. Достал из под стола портфель и, незаметно от попутчиц, осмотрел скромный букетик цветов, который я собрал на сопке в Заполярье. Цветы для любимой. Цветы не увяли. "Вот будет неожиданность,"- подумал я, таких цветов она ещё не видела.

После этого, откинувшись на спинку дивана, заговорил. Рассказывал спутницам о своем славном сынишке, о жене, о предстоящей встрече. О том как мне дороги мои близкие. Впрочем, не о чем другом я не мог говорить в эти минуты.

Мысли вновь и вновь возвращались на вокзал, а вдруг не встретит. За окнами мелькали знакомые станции, наконец, перрон.

Не прощаясь, спешу к выходу. Наконец, вагон остановился. Первым сбегаю на перрон, выхватываю из толпы глазами людей. Вот знакомая кофточка. Она тоже увидела меня, машет рукой, спешит навстречу.

"Лена!" - зачем-то кричу я. Несколько шагов. и она сливается со мной. Я чувствую её тепло, оно манит своей близостью, чувствую запах её волос. Для меня время остановилось.

На перроне мы одни!

Одни во всем мире!

Мы одно целое!

Она отрывается от поцелуя, чмокает меня в нос: "Любимый, как я тебя ждала".

Лицо её сияет. Впереди у нас вечер и ночь. Я обнимаю её за плечи, и мы сбегаем с платформы, чтобы окунуться друг в друга. "Счастье оно только на двоих", - промелькнула у меня мысль - "Несчастные вы одинокие, никчемная ваша жизнь.

Вы - амазонки!"